Секретарша на батарейках - Страница 25

— Барон! — снова крикнул Юрий.

Барон задержался ненадолго, решив, что юбка — это его трофей, и немного потерзал ее зубами. На первом этаже дома между тем зажегся свет. Темнота отшатнулась к дальним деревьям, и Юрий увидел, что Марина несется к зеленому ограждению, служившему забором между участками. На ней были очаровательные розовые подштанники, плотно сидящие на круглой попке. Юрий подумал, что она ослеплена ужасом и не видит препятствия, поэтому не нашел ничего лучшего, чем громко крикнуть:

— Барьер!

Как только он крикнул, Марина взвилась высоко в воздух, перелетела через кусты, бесшумно приземлилась и подрапала в глубину соседнего сада. Навстречу ей невесть откуда выскочила болонка с бантом на голове и отрывисто затявкала. Марина резко затормозила и злобно крикнула:

— И ты еще?!

От неожиданности болонка попятилась.

— Если ты за мной погонишься, у тебя будут большие собачьи неприятности, — пообещала Марина и потрусила к воротам. Они оказались заперты, и ей пришлось лезть через забор. Проклятый Барон отвязался, но вторая встреча с ним наверняка стоила ей пары седых волос.

— Что, видал? — спросил Юрий, потрепав Барона по холке. — Ее никто не дрессировал, а как она берет препятствия!

— Юрочка! — раздался от двери голос Дарьи. — Что тут у вас происходит? Почему Барон сходит с ума? Почему… — Она прервалась на полуслове и ахнула:

— Боже мой! Аркадий!

Аркадий сидел на крыльце, спрятав лицо в коленях, и стонал. В голове у него звенели бубенчики, перед глазами бегали черные пауки, а в желудке каким-то образом оказалась пригоршня репейника. Он не мог вспомнить, где был и что с ним случилось. Не мог и не хотел. Ему казалось, что если он вдруг вспомнит, то ему станет еще хуже, чем сейчас.

ГЛАВА 4

Обед подавала экономка Люба — сдобная и душистая, с короткой толстой косой, обвязанной красной лентой. Такие ленты заставляют вплетать в волосы официанток в трактирах, чтобы придать им русский колорит. У нее была кофточка в горох, распираемая пышной грудью, и руки в ямочках. Еду она обильно сдабривала собственным жизнелюбием, поэтому все ели с аппетитом, несмотря на то что настроение за столом не у всех было хорошим.

Анисья Петровна цвела и пахла, словно маргаритка, высаженная из горшка в открытый грунт. Непонятно, как ей удавалось убеждать домашних, что ее смертный час не за горами. Возможно, родственники просто пользовались предлогом для того, чтобы бросить дела и побыть на воздухе. Кроме нее довольством лучился только Роман: он то и дело поправлял усы мизинцем с криво обрезанным ногтем и вообще изображал из себя эдакого ухаря. Возможно, дело было в том, что на этот раз его посадили рядом с Мариной.

Саму Марину в ее нынешнем состоянии можно было смело не принимать в расчет. Прошедшая ночь подарила ей не только синяки под глазами, она окончательно и бесповоротно выбила почву у нее из-под ног. Дима еле-еле уговорил ее пойти к Девелям на обед.

— Ты обещала меня всячески поддерживать! — сердился он. — Что я буду делать там один? Я никому не интересен!

— Я тоже! — воскликнула Марина, задрожав нижней губой.

— Не говори глупостей! Ты отлично играла свою роль.

— Нет, не отлично! Я взялась соблазнять мужчин, а на самом деле могу соблазнить только собаку!

— Ну, не знаю… Лично мне ты очень нравищься! — сообщил Дима, искренне считая, что привирает в интересах дела.

Марина посмотрела на него исподлобья. Всего несколько дней назад она сидела в приличном офисе за приличным компьютером и занималась чистой и важной работой. И в кого она превратилась теперь?

Однако Диме все было нипочем. Он резал жаркое на длинные полоски, засовывал их в рот и жевал с таким видимым удовольствием, что экономка Люба должна была раздуться от гордости.

Софья и Дарья сидели рука об руку и зыркали по сторонам, точно две галки на заборе. Обе все еще носили траур, хотя Анисью Петровну это раздражало.

— Вы похожи на обгоревшие елки! — сердилась она. — И я не верю, что это дань памяти моему сыну! Вам просто нравится, когда вас жалеют посторонние люди.

Валерий Леопольдович, который со дня на день собирался отчалить из родного дома, презрев приличия, перелистывал невзрачную брошюрку, нашпигованную умными рассуждениями. Наука манила его к себе даже в те моменты, когда он испытывал голод.

— Африка — это особо опасное место, — заявила Анисья Петровна, кинув взгляд на углубившегося в чтение сына. — В Африке водится такая дрянь, которая в нормальном климате погибает в течение часа. Там все кусается, и в каждом рту полно яда!

Валерий Леопольдович поднял голову и рассеянно спросил:

— Я должен расценивать твое заявление как проявление любви и заботы обо мне?

Старуха надулась и тут же потребовала, чтобы медсестра принесла ей витамины.

— Ты совсем не следишь за графиком приема мною предписанных препаратов! — сердито заявила она.

Катя молча поднялась и отправилась в комнату за витаминами. Старуха тотчас повернулась к Диме и сказала масленым голосом:

— Дмитрий, не хотите ли маринованного огурца? А то я велю открыть для вас банку!

— Что вы, что вы, Анисья Петровна! Я и так сыт сверх всякой меры!

— А ты, Аркашка?

Аркадий сидел с таким видом, точно ему предстояло съесть жабу, он знал об этом и морально готовился. Палец на его руке был перевязан бинтиком, на щеке запеклись три кровавые царапины, будто его драл медведь. Остальные следы бурного ночного времяпрепровождения скрывались под одеждой.

— Не хочу, — равнодушно ответил он.

Медсестра Катя, занимавшаяся накануне его ранами, с самого утра поглядывала на него с сочувствием, но помалкивала. Впрочем, старуха вряд ли поощрила бы ее вести себя слишком вольно. В ее табели о рангах медсестра входила в графу «прислуга» и за общий стол ее сажали только потому, что Анисье Петровне могло стать плохо где угодно и когда угодно. Когда Катя вернулась с витаминами и подала ей коробочку, она пробурчала: